В-пятых, на языке гносеологических категорий формулируются вечные проблемы теории познания и на нем же даются варианты их ответов. Любой новый философский «новояз», если он носит обще­значимый и обоснованный характер, всегда в конечном счете обна­руживает свой производный характер от тех или иных базовых фи­лософских категориальных структур, относительно инвариантных во всех философских традициях, включая индийскую и китайскую. При этом влияние национального языка на категориальный язык философии (и на характер философствования вообще) несомненно и существенно, его нельзя недооценивать, но ни в коем случае не следует и переоценивать, ибо абсолютизация роли национального языка в познании приводит к ряду фактических несообразностей (типа невозможности взаимопонимания между субъектами позна­вательной деятельности, говорящих на разных языках, чего на са­мом деле нет) и логических противоречий, ибо если познающая мысль и ее категориальные структуры полностью определяются структурами национального языка говорящего, то он должен воз­держиваться от любых универсальных философских суждений о по­знании и его закономерностях. Но ведь именно такое суждение он и выносит?!

Все вышеизложенное вовсе не означает, что в познании и в его фи­лософском осмыслении важны лишь язык философских категорий и структуры естественного языка. На самом деле как в познавательной деятельности, так и в рефлексии над ней весьма важен язык символов и метафор. Их важная роль в различных областях познавательной де­ятельности в настоящее время не вызывает сомнений, а когнитивная роль метафор в философском творчестве общеизвестна.

Примени­тельно же к философским исследованиям познания достаточно вспомнить знаменитые гносеологические символы: «пещеры» Плато­на, «мельницы» Г.В. Лейбница или «статуи» Э.Б. Кондильяка. Сим­вол и метафора помогают предварительно освоить проблемные поля, еще недоступные для четкого рационального анализа; облегчают по­нимание трудных концептуальных вещей, актуализируя нашу фанта­зию и продуктивное воображение. Их роль трудно переоценить при построении разного рода наглядных моделей и проведении мыслен­ных экспериментов в науке и философии. Наконец, обращение к символу, метафоре и притче — излюбленный прием передачи этичес­кого, мистического и религиозного видов знания.

Подчеркнем, однако, один принципиальный момент: для рацио­нального понимания любой объектности всегда необходимо обраще­ние к вербально-логическому мышлению, в основании которого всегда явно (или неявно) лежат предельные категориальные смыслы. С этих позиций можно утверждать, что язык философских (в том числе и гносе­ологических) категорий есть универсальный и всеобщий язык, лежащий в основании всех других языков рационального познания, будь то естествен­ный или искусственный язык, язык метафор или язык символов.

Таким образом, единство фундаментальных (вечных) теоретико-познавательных проблем и единство категориального языка, лежаще­го в основании их формулировок и решений, задают единство гносе­ологии в диахроническом и синхроническом аспектах. При этом существовало и существует огромное разнообразие теоретико-познанательных стратегий, а также частных гносеологических языков и ме­тодов. К их анализу мы теперь и переходим.